Хочу Вам на суд предоставить отрывок из собственной книги. Пишу в первый раз, но то, как чувствую сам. На суровый разнос обижаться не буду (не таков Я, не таков =))) ), но более приветствую сухие факты т оценки по десятибалльной шкале.

Я зашёл вслед за ним, и оказался в большой комнате, которая, судя по атмосфере и окружающей обстановке и мебели могла принадлежать только знатной особе Средних веков. Посреди комнаты стоял массивный деревянный стол, застеленный шёлковой пурпурной скатертью, расшитой золотом, на котором стояла ваза с букетом из распустившихся алых роз, среди которых редкими искрами мелькали гвоздики. Возле стола стояло два тяжёлых старинных стула, сделанных из чёрного дерева с резьбой, изображавшей птиц, сидящих на цветах. Вдоль стены стоял небольшой диван, рядом с которым стояло кресло, размером несколько более того, что стояло в прихожей. Над диваном висела картина, на которой была изображена старинная ваза с пышным букетом и корзина с фруктами. Ложившиеся на натюрморт тени придавали ему некий завораживающий оттенок.   Возле окна, завешенного чёрными бархатными шторами, стоял небольшой круглый столик, на котором стоял тяжёлый витой бронзовый подсвечник, и горевшие в нём свечи давали неровный, тусклый свет, от которого во все стороны ложились причудливые тени.
А рядом со столиком, боком к нам, в кресле перед зеркалом сидела женщина, которой с виду можно было дать не более тридцати лет. Её длинные до колен волосы были чёрными, как смоль и густыми. Пышное белое платье Позднего Средневековья как нельзя лучше подчёркивало её роскошную фигуру и изящную осанку. Расчёсывая свои длинные волосы серебряным гребнем, она была похожа на жену какого-нибудь знатного барона или князя, которая готовится к вечернему балу или званому ужину.
- Вильгемина, -  негромко позвал Ансельм, - вот он.
Женщина неспеша положила гребень на столик перед зеркалом, встала из кресла, повернулась к нам, и тут я увидел её во всей красе.
У неё была нежная, белая шея и высокая, упругая грудь, большие карие глаза на прекрасном лице с интересом, и даже какой-то задумчивостью смотрели на меня. Чёрные, тонкие брови, и тёмно-алые губы, а сильно бледное, почти белое лицо, словно выточенное из слоновой кости, имело ровные, мягкие и весьма приятные глазу черты. Особенно мне запомнились эти тонкие, белые руки – иногда слабые и нежные, заботливые и любящие – но и сильные, беспощадные, твёрдые, когда это бывало необходимо .Пышное белое платье ниспадавшее вниз тяжёлыми складками, добавлявшее ей некоторый оттенок изнеженности, и непередаваемо изящная фигура, которой в наше время могла бы страшно позавидовать абсолютно любая женщина.
  Я был поражён и очарован одновременно. Я не знаю, было ли то природное обаяние вампиров, или я был сражён красотой, которую мне никогда не доводилось видеть в своей жизни. Но у меня слов просто не хватает, чтобы полностью передать чарующее великолепие, и полное описание той богини, что довелось мне в ту ночь видеть впервые…Вильгемина…То, что представлял я себе по дороге сюда, было бледной тенью, химерой, ничем, по сравнению с ней, стоявшей в нескольких метрах от меня. Некоторое время она молча изучала меня взглядом, а затем я впервые услышал её голос, тихий и мелодичный.
- Спасибо, Ансельм, ты можешь идти. И пожалуйста проследи за тем, чтобы нас не тревожили по крайней мере, в ближайщие несколько часов. А ты присаживайся, – обратилась она ко мне.
Ансельм ответил ей лёгким полупоклоном , и вышел из комнаты. Вильгемина какое-то время смотрела на закрытую дверь, после чего перевела свой взгляд на меня. Я тем временем сел в кресло, и полностью повернулся к ней. Честно признаться, я сильно волновался – потому что передо мною сейчас находилась та, в чьих руках, помимо моих собственных, была моя дальнейшая судьба.
Вильгемина, грациозно покачивая бёдрами, неспеша подошла к дивану и, не отрывая от меня своего взгляда, присела на край. Её карие глаза по-прежнему продолжали изучать меня, словно их хозяйка пыталась рассмотреть во мне что-то скрытое. Мы встретились взглядами, и она слегка улыбнулась.
- Ансельм мне рассказал, кто ты и зачем пришёл. – сказала она, - конечно ,с его стороны было невежливо подслушивать мои мысли, но это, как видишь, свело нас с тобой сегодня в этой комнате.
Я также позволил себе, но осторожно, улыбнуться краем рта.
- Мне же он сказал, что не подслушивал, – ответил я, смотря ей прямо в глаза. Странно, но обычно когда я смотрю в глаза вампира, например, Ансельма или Рихарда, то мне как-то видно, что они действительно долго прожили, настолько у них древний взгляд. Но смотря в её глаза, я не мог сказать, что ей много сотен лет, настолько молода и красива была она, будто неумолимое время сжалилось над ней и позволило ей оставаться такой же обворожительно красивой всегда. Интересно, каков же её возраст? Когда мы разговаривали с Ансельмом по дороге сюда, то кажется, промелькнула цифра семьсот.
- Не совсем, – улыбаясь, сказала Вильгемина, - мне девятьсот восемьдесят пять лет.
Невероятно. И ни одной морщинки на лице, и двигается легко и грациозно, но после всех этих приключений меня уже почти ничем нельзя было удивить.
Вильгемина, слегка склонив голову набок, наблюдала за мной. Она смотрела прямо в глаза, не моргая, и возникало чувство, что я знаю её очень давно, как будто мы сегодня вечером встретились с ней в этой комнате, чтобы просто поговорить. Волнение, возникшее в тот момент, когда я вошёл в эту комнату, сразу же пропало. Даже эта комната стала мне как-то уютней и теплей. Вне сомнений, как только я переступил порог  комнаты, она уже заранее всё про меня узнала.
- Как же мне тебя называть? – вновь услышал я её  голос.
- Александр, - ответил я.
Она начала подробно меня расспрашивать о том, где я родился, вырос, учился, встречался ли ранее с вампирами и храмовниками, - словом, хотела узнать меня получше. Я же отвечал ей честно, ничего не утаивая, прекрасно помня совет Рихарда – кривить душой перед таким могущественным и одновременно таким прекрасным вампиром было попросту неразумно.
           Услышав ответ на вопрос, что стало толчком к принятию мною выбора стать вампиром, она некоторое время молчала, и после короткой паузы, тихо вздохнув, сказала:
- У нас с тобой много общего
На довольно-таки долгое время между нами воцарилась тишина. И вдруг Вильгемина тихо сказала:
- Тогда, в зале Совета,я совсем слабо почувствовала, что помимо всех, во Дворце, появился кто-то, другой, не такой как мы. Человек.
           Обычно наш смотритель приводит во Дворец людей для питания иных вампиров, или же их детей, но такое бывает крайне редко. Я сперва не придала этому особого значения. Но когда это чувство возникло вновь, а в комнату через минуту зашёл Ансельм, то мне сразу стало всё ясно.
          Она, не отрываясь, смотрела прямо мне в глаза, в которых едва сквозила тоска и печаль, а грустная улыбка сделала её лицо ещё более прекрасным. Подсвечник, свечи в котором уже догорали, давал слабый тусклый свет. Да, похоже её действительно доконало одиночество, подумал я, судя по тону, каким она это сказала.
           Мне вспомнились слова Ансельма, когда мы ехали в аэропорт, о том, что Вильгемина, с его точки зрения, несомненно согласится стать моей матерью, и он, похоже, не ошибался. Но она, тем не менее, ещё не давала мне на это своего согласия. Во мне постепенно вновь начала накаливаться тревога, которая так давно было заснула. На некоторое время между нами опять воцарилось молчание. Минута за минутой проходили для меня всё томительнее и томительнее…но было ли это желанием скорейшей смерти?..
Она встала и почти неслышно подошла к окну, и штора, прикрывавшая его, сама собой скользнула в сторону. За окном, в небольшом прорыве среди ночных осенних туч, ярко светила убывающая луна. Довольно-таки много прошло времени, отметил я про себя, если за окном уже ночь.
Она медленно повернулась ко мне.
- Я даю тебе на раздумье ещё несколько минут, но это будет твоё окончательное решение, и моё также, но я тебя не неволю. Сегодня, здесь и сейчас всё зависит от тебя, - тихо сказала она. Её большие карие глаза вновь встретились с моими, и я почувствовал тоску, сквозившую в них. Это был первый и последний на моей памяти вечер, когда мне довелось видеть в них её старость, её прожитое время. С минуту мы смотрели друг другу в глаза, потом она вновь отвернулась к окну. Я же опустил голову и скрыл своё лицо в ладонях, погрузившись в раздумье.
Я отчасти понимал её - за время, проведённое в одиночестве очень легко отвыкнуть от чувства, что кто-то в тебе нуждается, что кому-то нужна твоя любовь. Всплыли в голове также и слова Ансельма, услышанные мною на пути : «за семьсот лет, когда нет рядом по-настоящему близкого человека, можно серьёзно затосковать… Особенно после тех событий…».  В глубине души , вероятно, очень хотелось исполнения своей самой заветной мечты – быть не одной.
Почему же она не решается?
          Несмотря на то, что провёл я с ней всего лишь несколько часов, у меня регулярно возникало ощущение, что я знаю её очень и очень давно, хоть она о себе мне мало что поведала. И сейчас, в этом доме она была единственной, за исключением Ансельма, кому я здесь верил.
В голове быстро, как перед смертью, промелькнула вся жизнь – образы, звуки, воспоминания. Будто вырезанные из другой жизни, пронеслись события последнего года.
Мне было плевать на последствия, и на то, что я не пережить сегодняшней ночи. Но иного способа найти убийц брата я не видел. К тому же, мне не хотелось скоротать оставшийся век в одиночестве.
Я сделал свой выбор.
Собравшись с духом, я отнял ладони от лица чтобы сказать Вильгемине своё последнее слово – и замер.
Вокруг меня царила полная темнота – свечи на люстре и подсвечниках не горели, кругом был холодный осенний воздух, врывавшийся сюда через открытые высокие окна, ночной ветер легонько играл тяжёлыми шторами, а в слабом лунном свете я с трудом различал очертания комнаты. Создалось впечатление, что в ней никого и не было – кресло возле столика перед зеркалом было задвинуто, как и стулья вокруг стола, дверь, ведущая в другую комнату, как я каким-то чудом сумел разглядеть, также была закрыта. Словом, она выглядела так, будто в ней уже давным-давно никого не было, и только я, подобно вору, забрался в неё в отсутствие хозяев. Вильгемина, до сих пор стоявшая возле окна, исчезла.
Я медленно встал из кресла и посмотрел по сторонам, стараясь осмотреться  в пелене окружившего меня мрака – её нигде не было.
«Но не снится же это мне, в самом деле», подумал я.
Со стороны ближайшего окна вновь сильно подуло ветром, который тут же начал играть моими волосами. Я всё так же медленно подошёл к окну и осторожно выглянул в него. По небу быстро бежали тучи, изредка открывая кусочек звёздного неба или обломок старой луны. Лес, что находился невдалеке, и простирался почти до самого горизонта, тихо шумел, перешёптываясь сам с собой перед наступлением полуночи. Я посмотрел вниз. Деревья в парке вторили своим шёпотом лесу, но рассмотреть что-либо внизу я даже и не пытался, настолько там было темно. Я уже собрался было отойти от окна, как вдруг я отчётливо, сквозь ночную симфонию деревьев услышал звуки скрипки. Музыка, тихая и нежная, доносилась откуда-то сверху. Переливчатые звуки были и печальными, и ободряющими, они то тонули в шуме ветра, то усиливались, перекрывая его своим призрачным звучанием. Я прикрыл глаза и вслушался в них. Кажется, ничего прекраснее в жизни мне не доводилось слышать. Разумеется, иногда доводилось бывать на концертах, и подобного рода музыку слышал не раз, но то, что я услышал тем вечером, ни шло ни в какое сравнение со слышанным мною ранее. Эта музыка проникала мне в душу и на несколько минут заставила меня забыть обо всём. Невидимые, словно сотканные из волшебства руки как будто касались каких-то струн внутри, заставляя сердце слегка вздрагивать от прикосновения, и одновременно прося довериться им, и ничего не бояться. Лёгкие и тихие волны этого волшебства, творимого неизвестным музыкантом рождали во мне крохотные искорки тепла, очаровывали меня. И тут у меня перед глазами появился образ Вильгемины, её улыбка, и её глаза.
А музыка постепенно начала затихать, и вскоре совсем потонула в ночи. Я слегка мотнул головой, словно пробуждаясь от дрёмы. И, потирая озябшие руки, отошёл от окна в темноту комнаты. Вильгемины по-прежнему нигде не было.
Только что услышанная мною музыка весьма впечатлила меня,  и в каких-то моментах её было что-то, что тронуло самые недра моей души. Не было сомнений в том, что скрипачом был вампир – мне же, хоть и не сильно, но всё же искушённому в классической музыке, а частности скрипичной, было понятно, что для создания таких композиций необходимы редкостные талант и слух, а также очень большой опыт.
Но через секунду я вернулся к реальности и вновь обвёл комнату взглядом. «Что же здесь происходит?», думал я, медленно приближаясь к тому окну, возле которого ещё совсем недавно стояла Вильгемина. Подойдя к нему, я остановился.
Оно было закрыто.
Я попытался восстановить в голове картину двадцатиминутной давности, и вспомнил, что до этого оно было всё же открыто. Неожиданно сзади послышался едва слышный шорох. Резко обернувшись, я увидел, что окна мимо которых я только что прошёл, были все закрыты, и слабый лунный свет, падавший сквозь них, весьма скудно освещал часть  комнаты – всё же остальное потонуло в море темноты .
Что-то странное творилось либо со мной, либо с этой комнатой.  Тем более мне стало казаться, что музыка, слышанная так недавно мною, да и вообще последние пять минут – не более чем смутный сон - будто бы это и было, но не наяву. Волнение постепенно усиливалось, и грозило перейти в страх. Но я решился, и негромко позвал во мраке:
- Вильгемина?..Вы тут?..
И прислушался. Но отвечал мне лишь только ночные лес да ветер, что шептали каждый на свой лад, за окном.
А темнота вокруг меня становилось то гуще, то прозрачнее – бегущие по ночному небу за окном тучи раз за разом закрывали и без того неяркую луну. Мысли текли быстро и несколько беспорядочно. Быть может, стоило покинуть комнату и попытаться выбраться отсюда? Но я тут же отбросил эту мысль – в доме, полном вампиров, с которыми я совсем не знаком, без чьего-либо сопровождения шансов остаться невредимым было крайне мало. Точнее, не было вовсе. Я запомнил, какой мы шли сюда, но не было гарантий, что по пути к Ансельму мне никто не встретится.
Стоило ли это расценивать, как её отказ от меня? Ведь ушла она бесшумно, ничего не сказав. Даже не поленилась погасить свет и закрыть окна.
Или я всё же что-то упустил?   
Я повернул голову в сторону и сквозь море темноты посмотрел в ту сторону, где должно находиться то кресло, в котором она сидела в тот момент, когда я переступил порог этого места. Мои шаги были почти неслышны в этой тьме, когда я медленно подходил к столику. Не разглядев кресло, я слегка зацепил его бедром. Нащупав резную спинку, я задумчиво и медленно, даже с некой нежностью в темноте провёл по ней пальцами.
«И всё же, куда она ушла?»
За окном вспыхнула молния, и через секунду вслед за ней загремел гром. Но то, что я успел увидеть в зеркале, в течении той секундной вспышки, заставило меня замереть на месте.
За моей спиной, прямо там, где я стоял буквально с минуту назад, смотря прямо на меня, стояла Вильгемина. И среди той темноты, что поглотила её комнату, она в своём белоснежном платье, даже в полумраке, рождённом вспышкой грозы и тьмой комнаты, была окружена таинственным сиянием.
Я резко повернул голову назад и впился глазами во мрак.
Она вновь исчезла.
Я медленно, и даже с какими-то рывками опять повернул голову к зеркалу
Но в нём я увидел лишь своё слабое отражение, и ту же пустую комнату.
Но определённо, то, что я видел - не было призраком. Я опять развернулся и неспеша, осторожно нащупывая дорогу, подошёл к тому месту, где, как я увидел тогда в отражении, стояла Вильгемина. Я стал осторожно вслушиваться в мир вокруг меня, в который раз задаваясь вопросом, что это всё значит. Я замер ,полностью обратившись во слух, не шевелясь, боясь что-то упустить. Волнение, лёгкое смятение которые владели мною неожиданно начали проходить – средь всего этого я расслышал тихий, почти неслышный голос в голове, который ободряюще сказал – «будьте особо внимательны ко всему, что бы вы ни увидели и ни услышали от неё».
И чем более я успокаивался, тем более начал осознавать, чего она от меня хотела, почему погасила свет, почему так играла со мной.
«Она всё это время была здесь. Она и не думала меня оставлять», подумал я.
Я знаю, сколько так простоял – минуту ли, час. Я стоял не шевелясь, и не отрываясь смотрел в окно, по которому уже начинал барабанить ночной осенний дождь. А в сознании горел только один образ, одна мысль, одна женщина – Вильгемина.
Едва слышно, подобно полёту бабочки в тишине раннего утра, хрупкое царство непроглядной темноты вокруг меня нарушил шорох её платья, когда она подошла сзади ко мне. Я каждым сантиметром кожи спины чувствовал, что она там.
Вдруг меня начала одолевать какая-то сонливость, к которой вскоре примешалась небольшая слабость в ногах. Я медленно развернулся и увидел Вильгемину. Непроглядная темнота комнаты была рассеяна тремя свечами в подсвечнике, стоявшими на большом столе рядом, которые давали хоть и тусклый, но вполне пригодный свет.
Она, не отрываясь, смотрела мне прямо в глаза. Я не хотел нарушать ту хрустальную тишину первым, но и она оставалась неподвижной.
Вильгемина стояла передо мной в полумраке – высокая, величественная, прекрасная, изящная, и здесь, совершенно один, я почувствовал то, что мог бы назвать голосом древности. Передо мной была тысячелетняя богиня, та сила, что исходила от неё, заставляла меня ощущать себя крохотной былинкой во власти тайфуна. Но было и что-то печально-нежное в этих больших карих глазах, что по-прежнему продолжали смотреть на меня.
Так, не моргая и не шевелясь, смотрела она на меня, а я неё. Создалось впечатление, будто Вильгемина превратилась в чудесную статую. Её грудь не вздымалась – она не дышала, и где-то на краю сознания забрезжила мысль, что тоже самое я в своё время отметил и у Ансельма. Но сейчас мне было не до этих размышлений, так как я понял, какое решение она приняла, и не сомневался, что также знала и о моём.
Тишину между нами нарушал лишь дождь, барабанивший по оконному стеклу, и она становилась всё напряжённее. Я будто весь обратился во взгляд – один долгий, неподвижный, слегка трепещущий взгляд. Она же по-прежнему была совершенно неподвижна, и на фоне всей этой тёмной комнаты она словно сияла таинственным, чарующим, и одновременно пугающим светом.
Эти  глубокие и непередаваемо красивые карие глаза держали меня, манили, ласкали, и заставляли покориться своей хозяйке, и заставляя забыть обо всём. Собственной воли у меня почти не осталось – потому я так плохо помню те минуты.
Слабость в ногах, до этого времени забытая, резко усилилась и поставила меня на колени. По телу, подобно тёплой воде, начали разливаться тяжесть и сонливость, а перед глазами была только она.
Она, бесшумно и осторожно скользя в темноте своей гостиной, была похожа на привидение – только шорох платья говорил о том, что она не бесплотна. Неслышно приблизившись ко мне, она, осторожно подобрав платье, опустилась передо мной на колени и сложила руки на уровне талии. Нас разделяло не более двух десятков сантиметров В тусклом свете трёх свечей я заметил, как она опустила свой взгляд и начала медленно осматривать меня. Её глаза скользили по моим рукам, лицу, груди, плечам. Я ощутил, как её тонкие белые пальчики осторожно взяли меня за запястье, заметил , как другой рукой она легонько оттянула вверх рукав свитера, медленно двинулась от локтевого сгиба, нежно касаясь кожи, скользя по венам тёплой ладонью. Потом, дойдя до запястья, она на секунду замерла, и медленно перевернула мою руку тыльной стороной вверх. Держа своими руками тонкими руками мою, она всматривалась в неё, а затем, всё также осторожно, положила на неё сверху свою руку. Вильгемина на несколько секунд прикрыла глаза, и глубоко вздохнула, словно наслаждаясь этим.
Отпустив мою руку, она вновь начала изучать меня. Я же пребывал в полусонном оцепенении, и почти не видя стоявшую передо мной Вильгемину, мог только чувствовать её прикосновения. Похоже, что она хотела, прежде чем приступить к моему перерождению хорошо рассмотреть меня, изучить, а касания же её были легки и нежны, как если бы она прикасалась к чему-то крайне хрупкому. Вот она взяла мою вторую руку, и осмотрела её, как и первую. Отпустив её, она вновь подняла глаза на меня. Руки её я почувствовал теперь и на своих плечах.
Вдруг она быстро провела ногтями от шеи до запястий, а затем также от подмышек до поясницы - и свитер, вместе с рубашкой, аккуратно разрезанные на две половины, неслышно соскользнули с моего тела на пол, обнажив меня до пояса.
- Тебе это более не понадобится, - прошептала она.
Вновь её руки оказались на моих плечах. Тёплые и шёлковые, они неумолимо двинулись к моей шее, и вскоре остановились, ощутив биение моей крови в сонной артерии. Что-то слегка коснулось моего живота, а затем груди, плеч.  Приподняв веки я увидел, как Вильгемина приблизилась ко мне вплотную. Одна рука её осталась на моём горле, другой же она скользнула вниз и ласково обняла меня за талию, властно прижав к себе. Я ощутил тепло её тела, прильнувшего к моему, и её упругую грудь своей грудью. Чёрные как смоль, и густые волосы её упали на меня, на мои глаза, закрыв всю комнату, и окончательно погрузив меня во мрак. Лёгкое прикосновение её щеки к моей ласково обездвижило меня, и тихий шёпот алых губ, возле самого уха, который, казалось, насквозь прошёл через моё сознание лёгким касанием тонкой белой руки :
- Ты не почувствуешь боли, в тебе не будет страха не только сегодня, но и никогда более. Ты тихо умрёшь, и возродишься вновь. Твоя кровь всегда будет жить во мне, моя же - в тебе. Ничего не бойся, я рядом.
На минуту вокруг воцарилась тишина, прерываемая лишь моим тяжёлым дыханием. Другая рука Вильгемины, покоившаяся на моей шее, пришла в движение. Тыльной стороной ладони она отогнула мою голову вбок, открывая шею, и провела по ней тонким пальчиком, и вновь положив ладонь на пульсирующую артерию, замерла на несколько секунд, прислушиваясь к биению крови. Она наслаждалась каждым моментом, каждым прикосновением ко мне, и должно быть, старалась продлить это, сколько могла. До той секунды, когда её зубы пронзят меня.
Сквозь полуприкрытые веки я заметил, как Вильгемина неслышно подняла голову вверх…как в тусклом свете свечей резко обозначились два тонких острых клыка в приоткрытом рту. Она едва слышно вдохнула, а затем медленно, шипяще выдохнула. Всё также плавно двигаясь, она опустила голову, и скользнув губами по шее, безжалостно вонзила в неё свои белоснежные зубы, заставив меня издать судорожный, и такой же тихий стон…Острая режущая боль слегка сбила с меня то сонное оцепенение, в котором я пребывал последнее время, но через секунду она исчезла, оставив после себя чувство скованности и лёгкости во всём теле. Глоток за глотком из меня уходила кровь, через две небольших ранки на шее, к которым припала страждущим ртом древняя женщина-вампир. Странное мучительно-сладкое чувство овладело мной.
Свечи в подсвечнике погасли ранее сами собой, едва она прикоснулась ко мне, и в этой тишине были слышны лишь моё приглушённое судорожное дыхание, и тихий, редкий стон Вильгемины, неспешно утолявшей свою жажду. Руки, всё это время казавшиеся мне слабыми, держали меня крепко, не давая возможности хоть как-то пошевелиться - я как будто был вмурован в каменную стену. На меня неожиданно накатила волна нежности к ней, и я, борясь со страшным желанием заснуть, а также дикой слабостью, одолевавшей меня, поднял свои руки и обнял её.
Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем она остановилась, и оторвала свою прекрасную голову от кровоточащей раны на моём горле. Перед глазами у меня уже поплыли огненные круги, туловище же будто налилось свинцовой тяжестью…я медленно, но верно засыпал. Вдобавок, вернулась острая боль от её укуса, а стекавшие вниз горячие капли падали мне на руки. Уже почти потеряв сознание, я пошатнулся и упал бы, если бы она не подхватила меня.
- Не засыпай…борись. 
Призрачный шёпот как бы пробудил меня, но силы продолжали покидать. Вильгемина по всей видимости также это ощущала, и её руки крепче обняли меня.
Что-то горячее коснулось моих губ, и медленно стекло по подбородку. Сквозь сумрак и накатывавшие волны слабости я вновь услышал её голос:
- Возьми свою жизнь…я дарю её тебе.
Что-то коснулось моих волос, а затем и губ. Она прижала мою голову к своей шее, и тихо шептала:
- Пей.
И совершив над собой неимоверное усилие, я сделал первый глоток, затем второй, третий. Кровь была тёплой, почти горячей, а её вкус, поразивший меня тогда своей яркостью, запомнился с той секунды на всю жизнь, несмотря на моё тогдашнее состояние.
Вдруг по телу прокатилась обжигающая волна, заставив на секунду мои внутренности сжаться в тугой узел, а слабость начала быстро исчезать. Мне стало очень жарко, и вскоре по моему лбу скатилась небольшая капелька пота, а острая боль в области шеи и лёгкая щекотка говорили, что кровь по-прежнему продолжает покидать меня через укус, сделанный Вильгеминой.
А она, продолжая крепко держать меня, вдруг громко прошептала мне в самое ухо.
- Твоё время – полночь, твоё солнце – луна,
Ты кровь моя, ты дыхание моё, ты нежность моя, ты ярость моя,
          Ты дитя моё, моей крови вкусившее, отныне и после скончания биения сердца твоего со мною единое.
         Нет такой силы, такого человека или бога,
         Который смог бы отнять тебя от меня.
Я оторвал свои губы от её шеи, и сквозь силу прошептал:
- Я засыпаю.
В ту же секунду жар во всём теле уступил место ледяному ознобу. Меня начала бить крупная дрожь, веки отяжелели, и я устало закрыл глаза. В голове будто стучала огромным молотом кровь. Сквозь помутнение я попытался пошевелить рукой, но не смог - меня парализовало. Вконец обессилевший, я безвольно упал на неё, как тряпичная кукла, почти ничего не осознавая.
Будучи уже на грани сна, я ощущал, как она с лёгкостью взяла меня на руки, как заворачивала во что-то, напоминающее простыню, как вновь крепко прижала мою голову к своей груди, и нежно поцеловала в лоб.
Через секунду до моих ушей донёсся скрип двери, а ещё через секунду она положила меня на что-то мягкое – скорее всего,                   на кровать. Меня трясло от холода и усталости, а пульсирующая в голове кровь постепенно утихала. Было очень тяжело дышать, и становилось всё  труднее держать себя в сознании. До моих ушей донёсся уже столь знакомый тихий шорох, а затем на моё лицо легло что-то лёгкое, похожее на тяжёлую паутину. Затем по моей груди заскользили тёплые руки, а тонкие пальчики прижали к моей шее большой шёлковый платок. Её движения были быстрыми и точными – Вильгемина, как я понял, перевязала место укуса и остановила кровотечение.
Вновь моего плеча, а затем и лица коснулись её волосы. Приоткрыв глаза, и  повернув голову набок, я перед тем, как окончательно провалиться в сон, увидел её лежащей рядом со мной. Её густые и роскошные волосы целиком накрывали меня, подобно антрацитно-чёрному бархатному покрывалу,  сотканному из тончайших нитей, белая изящная рука покоилась у меня на груди. Но меня ещё более восхитила сама Вильгемина –  несмотря на моё тогдашнее состояние, я отметил про себя, что она ещё более помолодела, и стала ещё прекраснее чем ранее. На её тёмно-алых губах, и в карих глазах была та самая нежная улыбка, которую я с того вечера запомнил навсегда, и её тихий голос в полумраке:
- Всё почти закончилось, но впереди ещё очень долгая ночь, и я всегда буду рядом с тобой. Просто позови меня, если будет страшно.
Но ты должен держаться. Спи спокойно.
Коснувшись кончиком носа моей щеки, моя мать легонько подула мне в глаза, и прошептала в самое ухо:
- Спи.
И я провалился в столь долгожданный, но тяжёлый и тревожный сон.
Я спал очень долго. Наверное, даже намного больше, чем очень долго. Я периодически просыпался – иногда это было что-то, напоминающее собой жажду, иногда та же острая боль в шее, в том месте, где меня коснулись зубы Вильгемины. Регулярно на своих губах я чувствовал капли крови, падающих из кровоточащей ранки, которую она подносила к моему приоткрытому рту. Я пил и пил до тех пор, пока вновь не забывался сном. Изредка сквозь сон я слышал, как она тихо пела - при этом она осторожно брала меня на руки, и гладила по щеке, монотонно покачиваясь из стороны в сторону. Она баюкала меня, как маленькое дитя, и ни на секунду не отпускала - каждый раз, выходя из небытия, я чувствовал её руки, и её голос возле себя.
Она раз за разом выпивала из меня кровь, а затем поила своей – так, по всей видимости, она творила меня. Я не знаю, сколько дней и ночей я провёл в таком несознательном состоянии, но становилось мне всё хуже и хуже. Огненная боль в шее и мёртвый холод в теле становились всё сильнее и сильнее.
Произошло это в тот вечер, когда она в очередной раз убрала свою рану от моих губ.
Что-то резко сжалось в груди, а затем я почувствовал, что задыхаюсь. Я долго хватал воздух ртом беззвучно, бессильно. Но тут неожиданно всё прекратилось также внезапно, как и закончилось. Я слышал рядом взволнованный голос Вильгемины, но не мог разобрать слов. И тут на меня словно обрушилась ледяная плита – пульсирование крови в голове резко прекратилось, но тело совершенно перестало что-либо чувствовать. Я понял, что умираю.

------------------------------------------------------------
Я, задыхаясь, хватая ртом воздух, лежал на кровати, а тихий голос ласково повторял:
- Тише, я тут, тише. Всё уже закончилось, не бойся, я с тобой. Тише, тише.
Через минуту я осознал, что сижу на кровати рядом с Вильгеминой, крепко стиснувшей меня. Одной рукой она держала меня, а второй гладила по голове, успокаивая меня.
- Это был всего лишь сон. Не бойся, не бойся, - повторяла она.
Её длинные волосы падали мне на плечи, руки, спину, словом – полностью закрывали нас от всей комнаты, а бархатные, тёплые руки гладили по голове, словно она пыталась вымыть из неё остатки кошмара.
Я вновь вспомнил его, и меня захлестнула новая волна страха. И тут Вильгемина вновь прикоснулась губами к моему лбу, и страх быстро сменился лёгким волнением, а затем оно уступило вялости и сонливости.
Я ослабел, и повис на руках матери, которая бережно уложила меня к себе на колени. Моей щеки вновь коснулась её рука, а затем я услышал тихий голос, в тишине напевающий на неизвестном, но благозвучном языке какую-то песню. Я почувствовал, как Вильгемина стала слегка раскачиваться. Её голос становился то тише, то громче – мелодичный и прекрасный, он порой опускался до шёпота, и словно обволакивал моё сознание мягким покрывалом, заставляя меня подчиниться себе, и заснуть. Я не противился, так как сил у меня уже почти не было – даже чтобы приоткрыть глаза.
Разомлев от материнской нежности, которую ко мне испытывала женщина, державшая меня на руках, я уже почти было заснул, но тут по моим ногам словно потекла холодная вода. То же самое я почувствовал и в груди – сердце как будто остановилось, и из него начали вытекать змейки мертвящего холода. Он, медленно крадучись, распространялся по всему телу, и казалось, останавливал, замораживал весь организм. Навсегда.
Я слегка дёрнулся, и паралич, до этого державший меня в неподвижности, слегка ослаб. Приоткрыв глаза, я увидел в сантиметре от своего лица глаза Вильгемины. Она скользнула своей рукой по моей груди, и остановилась на моём сердце, улавливая последние его удары, её ногти слегка впились мне в кожу.
Дыхание моё учащалось, и дышать было всё тяжелее – лёгкие словно замерзали. Холод, который я испытывал ещё в самые первые дни, был ничем в сравнении с этим. Сознание начало гаснуть, перед глазами вновь поплыли круги.
«Что со мной происходит?», будучи не в силах даже разомкнуть рта, мысленно спросил я у склонившейся надо мной Вильгемины.
В полумраке я увидел, как шевельнулись её губы, и до моих ушей донёсся еле слышный шёпот:
- С днём рождения.
И она прижала меня к себе ещё крепче. В буквальном смысле, наши лица раздело не боле сантиметра – казалось, что она ловила каждый мой тяжёлый вдох, и выдох. Я не чувствовал её дыхания на своём лице. Карие глаза были наполнены смесью волнения и ласки, которая также выражалась и в её сжимающейся на моём сердце руке – хватка её то слабела, то усиливалась, словно в ритм моему тяжёлому дыханию.
           Я совершил свой последний выдох, начал вдыхать, и тут почувствовал, как Вильгемина, коснувшись своими губами моего рта, с лёгким шипением вдохнула в меня немного тёплого воздуха.
Всё вокруг словно остановилось – я перестал дышать, а слабый свет спальни начал постепенно меркнуть. Вокруг меня вновь сгустился непроглядный мрак. То, что тогда ощутил я, можно было бы сравнить с медленным падением в глубокий бездонный колодец – но постепенно ускоряясь.
Я некоторое время так лежал, словно в забытьи, не осознавая где я, и кто я. Затем внутри меня как скользнула крохотная тонкая молния, которая и вывела меня из этого беспамятства. Коротко и судорожно вздохнув, я открыл глаза. И первое, что я тогда увидел – это лицо моей матери. Но с того момента, когда я видел её в последний раз, пребывая ещё человеком, оно выглядело слегка исхудалым и ещё более белым, чем ранее, волосы были немного спутаны.
           А она, запрокинув голову, приоткрыла рот. И всё вокруг наполнилось резким, оглушающим шипением, от которого у меня слегка заложило уши
Глаза её просто сияли от любви и нежности. Рука, до этого лежавшая у меня на груди, медленно скользнула к моей щеке, и коснулась волос. На её лице была улыбка матери, которая наконец-таки увидела своё столь долгожданное дитя. Она ещё ниже склонилась надо мной, и самым кончиком носа коснулась моего уха, и всем телом прильнула ко мне. Тепло её тела, её рук будто окутало меня большим одеялом.
Эти первые мгновения моей жизни я помню очень отчётливо и по сей день. Невозможно передать словами, с какой трепетностью и осторожностью она носила меня на руках, и не на секунду не отлучалась, даже не отворачивалась от меня, но было бы страшной грубостью по отношению к ней говорить, что это происходило с ней только первое время. Сколько я себя помню, Вильгемина никогда не отпускала меня от себя, не одарив меня хотя бы поцелуем, или ласковым взглядом. И несмотря на то, что я впоследствии вытворял, она почти никогда не укоряла меня.
Через некоторое время она подняла голову, и вновь посмотрела мне в глаза.
- Теперь ты не один. Ты со мной. – услышал я её шёпот.
- Как и ты, - через силу выдавил я из себя.
Она тихо засмеялась, а затем, придерживая меня под спину, помогла сесть.
Всё тело у меня тогда страшно болело, но тем не менее, двигаться самостоятельно я более-менее мог. Я попытался вздохнуть, и закашлялся от, как мне показалось, холодного воздуха спальни.
- Поосторожнее, - сказала Вильгемина, - твоё тело заснуло навсегда не более чем час назад. Но оно само дышит, не помогай ему, иначе оно убьёт тебя.
Я повернул голову и посмотрел на неё. Теперь на ней вместо прежнего пышного белого платья было другое, более простое, из алого бархата, и сама она за это время, как я уже говорил, несколько изменилась. Она выглядела так, будто провела без сна по меньшей мере, месяц. 
А она, опустив взгляд, внимательно изучала каждый сантиметр моего плеча, ведя по нему тонким пальцем. Затем, дойдя до запястья, она взяла мою руку в свою, и повернула её ладонью вверх. Меж тем её взгляд вновь медленно двигался по мне, пока не остановился на том месте, где она укусила меня. Вильгемина осторожно коснулась того места, и тихо спросила:
- Ты что-нибудь чувствуешь?
- Нет, - выдохнул я.     
Я вновь повернул голову и посмотрел на её горло, вспомнив те моменты, когда мой рот наполняла густая жидкость с едким, остро-сладковатым вкусом. Но я не увидел ни малейшего намёка на шрам, или что-то подобное. Как будто ничего и не было. А Вильгемина, прижав мою голову к своей груди, и накрыв меня покрывалом своих чёрных и длинных волос, тихо зашептала мне на ухо:
- Теперь у меня никого нет ближе, кроме тебя.
Она наклонила голову и крепко поцеловала меня. Я слегка нагнул голову, и попытался разобраться в вихре образов и ощущений, возникших во мне в то время, когда она говорила. Это были нежность и печаль, сильнейшая любовь матери, и гнетущая тысячелетняя тоска древней женщины-вампира.   
Мною постепенно овладевало какое-то странное чувство – оно было похоже на волнение. Во рту была страшная сухость.

Пряник тому, кто тут обнаружит пропущенные Мною ошибки.